Неточные совпадения
Весь мир представлялся испещренным черными точками, в которых, под
бой барабана, двигаются по прямой линии люди, и всё
идут, всё
идут.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле.
Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с
бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Он долго думал в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым к
бою, хотел
идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора ехать в город. Дорогой на станцию, по трудной, песчаной дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти себя в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
— Почти каждый артиллерийский
бой создает людей психически травматизированных, оглушенный человек
идет куда глаза глядят, некоторые пробираются далеко, их ловят — дезертир! А он — ничего не понимает, даже толково говорить разучился, совершенно невменяем!
Поздно ночью, после длительного
боя на словах, они, втроем,
пошли провожать Томилина и Дронов поставил пред ним свой вопрос...
И перед синими рядами
Своих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
Вожди героя
шли за ним.
Он в думу тихо погрузился.
Смущенный взор изобразил
Необычайное волненье.
Казалось, Карла приводил
Желанный
бой в недоуменье…
Вдруг слабым манием руки
На русских двинул он полки.
Бой изюбров в прошлый вечер произвел на меня сильное впечатление; я решил опять
пойти в тайгу и пригласил с собою Дерсу.
Но видя, что англичанин без
боя палки не отдаст, пожал слегка плечами и
пошел дальше.
Татары горячились не меньше нас; часто, кончив
бой, мы
шли с ними в артель, там они кормили нас сладкой кониной, каким-то особенным варевом из овощей, после ужина пили густой кирпичный чай со сдобными орешками из сладкого теста. Нам нравились эти огромные люди, на подбор — силачи, в них было что-то детское, очень понятное, — меня особенно поражала их незлобивость, непоколебимое добродушие и внимательное, серьезное отношение друг ко другу.
Пошли было наши-то
боем на Максима, ну — он здоров был, сила у него была редкая! Михаила с паперти сбросил, руку вышиб ему, Клима тоже ушиб, а дедушко с Яковом да мастером этим — забоялись его.
От такой неожиданности Прозоров сначала опешил, а потом решился
идти напролом, то есть взять магистра с
бою, по рецепту Тамерлана, который учился своим военным успехам у «мравия», сорок раз втаскивавшего зерно в гору и сорок раз свалившегося с ним, но все-таки втащившего его в сорок первый.
Поздно ночью, тайно, являлся к ним пьяный В.Н. Бестужев,
посылал за водкой, хлебом и огурцами, бил их смертным
боем — и газета выходила. Подшибалы чувствовали себя как дома в холодной, нетопленой типографии, и так как все были разуты и раздеты — босые и голые, то в осенние дожди уже не показывались на улицу.
Александр Сергеич между тем пересел к фортепьяно и начал играть переведенную впоследствии, а тогда еще певшуюся на французском языке песню Беранже: «В ногу, ребята,
идите; полно, не вешать ружья!» В его отрывистой музыке чувствовался
бой барабана, сопровождающий обыкновенно все казни. Без преувеличения можно сказать, что холодные мурашки пробегали при этом по телу всех слушателей, опять-таки за исключением того же камер-юнкера, который, встав, каким-то вялым и гнусливым голосом сказал гегельянцу...
— Спасибо тебе, Борис Федорыч, спасибо. Мне даже совестно, что ты уже столько сделал для меня, а я ничем тебе отплатить не могу. Кабы пришлось за тебя в пытку
идти или в
бою живот положить, я бы не задумался. А в опричнину меня не зови, и около царя быть мне также не можно. Для этого надо или совсем от совести отказаться, или твое уменье иметь. А я бы только даром душой кривил. Каждому, Борис Федорыч, господь свое указал: у сокола свой лет, у лебедя свой; лишь бы в каждом правда была.
— Будешь, — сказал Ситанов и
пошел на него, глядя в лицо казака пригибающим взглядом. Капендюхин затоптался на месте, сорвал рукавицы с рук, сунул их за пазуху и быстро ушел с
боя.
Живёт в небесах запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый
бой света и тьмы, а на востоке, за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени, на город
идут серые тени, он сжимается в их тесном кольце, становясь как будто всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт с земли, сброшен в омут холодной жуткой тьмы.
— Ого-го-го!
Пошли наши,
пошли! — радостно гогочет толпа зрителей, подбодряя свою сторону, и, вприпрыжку следуя за
боем, будто невзначай дают пинки в бока лежащих на земле слобожан.
— Давай бою-у-у!
Пошла наша, пошла-а! Бей их! Бей! Бей!
Это были все-таки сильные люди, и могли бы они
пойти биться насмерть с теми, что однажды победили их, но они не могли умереть в
боях, потому что у них были заветы, и коли б умерли они, то пропали б с ними из жизни и заветы.
— Да, боярин, я грудью стану за друга и недруга, если он молодец и смело
идет на неравный
бой; а не заступлюсь за труса и подлеца, каков пан Копычинский, хотя б он был родным моим братом.
— Потише, молодец, не горячись! Ты здесь не старший воевода. И как бы ты смел без приказа князя Димитрия Тимофеевича
идти на
бой?
Из ставки начальника прибежал было с приказаниями завоеводчик; но атаманы отвечали в один голос: «Не слушаемся!
идем помогать нижегородцам! Ради нелюбви вашей Московскому государству и ратным людям пагуба становится», — и, не слушая угроз присланного чиновника, переправились с своими казаками за Москву-реку и поскакали в провожании Кирши на Девичье поле, где несколько уже минут кровопролитный
бой кипел сильнее прежнего.
Но уж прежней
славы больше с нами нет.
Уж не светит Игорю солнца ясный свет.
Не ко благу дерево листья уронило:
Поганое войско грады поделило.
По Суле, по Роси счету нет врагу.
Не воскреснуть Игореву храброму полку!
Дон зовет нас, княже, кличет нас с тобой!
Ольговичи храбрые одни вступили в
бой.
Вот Стрибожьи вылетели внуки —
Зашумели ветры у реки,
И взметнули вражеские луки
Тучу стрел на русские полки.
Стоном стонет мать-земля сырая,
Мутно реки быстрые текут,
Пыль несется, поле покрывая.
Стяги плещут: половцы
идут!
С Дона, с моря с криками и с воем
Валит враг, но, полон ратных сил,
Русский стан сомкнулся перед
боемЩит к щиту — и степь загородил.
По узким улицам города угрюмо шагали отряды солдат, истомленных
боями, полуголодных; из окон домов изливались стоны раненых, крики бреда, молитвы женщин и плач детей. Разговаривали подавленно, вполголоса и, останавливая на полуслове речь друг друга, напряженно вслушивались — не
идут ли на приступ враги?
Соня отвергала всех, с кем знакомил ее Тамара, за что он и бил ее смертным
боем. Все это доходило до Тамбова, а может быть, и до Григория Ивановича. Он и слова не говорил и только заставил Надю поклясться, что она никогда не
пойдет на сцену.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к
бою;
Уж мы
пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
— Что это? — горячась и вздрагивая, заговорил Маякин. — А это у него или с перепою, или — не дай бог! — материно… староверческое… И если это кулугурская закваска в нем, — много будет мне с ним
бою! Он — грудью
пошел против меня… дерзость большую обнаружил… Молод, — хитрости нет в нем… Говорит: «Все пропью!» Я те пропью!
Княгиня его сейчас к себе потребовала и долго молча на эти его рубцы и шрамы, что по всему лицу
шли, смотрела, точно сосчитать их хотела: сколько он, талагай, их в смертном
бою за дединьку получил, а потом тихо его спрашивают...
Тогда кого-то слышно стало,
Мелькнуло девы покрывало,
И вот — печальна и бледна —
К нему приближилась она.
Уста прекрасной ищут речи;
Глаза исполнены тоской,
И черной падают волной
Ее власы на грудь и плечи.
В одной руке блестит пила,
В другой кинжал ее булатный;
Казалось, будто дева
шлаНа тайный
бой, на подвиг ратный.
— Я вольный человек, — говорил он рабочим, — а вас всех Гарусов озадачил… Кого одежей, кого харчами, кого скотиной, а я весь тут. Не по задатку пришел, а своей полной волей. А чуть што, сейчас
пойду в судную избу и скажу: Гарусов смертным
боем убил мужика Трофима из Черного Яру. Не похвалят и Гарусова. В горную канцелярию прошение на Гарусова подам: не бей смертным
боем.
Ужель
идет на тайный
бой!..
Шел бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при желтом мигании пылкой лампы-«молнии».
Уже было темно, когда мы, сойдя с берега, перешли проток Дуная по небольшому мосту и
пошли по низкому песчаному острову, еще мокрому от только что спавшей с него воды. Помню резкий лязг штыков сталкивавшихся в темноте солдат, глухое дребезжание обгонявшей нас артиллерии, черную массу широкой реки, огоньки на другом берегу, куда мы должны были переправиться завтра и где, я думал, завтра же будет новый
бой.
Не проснулись кровожадные инстинкты, не хотелось
идти вперед, чтобы убить кого-нибудь, но было неотвратимое побуждение
идти вперед во что бы то ни стало, и мысль о том, что нужно делать во время
боя, не выразилась бы словами: нужно убить, а скорее: нужно умереть.
Слава о нем
шла такая, что он, когда в неверной земле семь спящих дев открывали, и там он не лишний был: он старых людей на молодых переделывал, прутяные сеченья господским людям лечил и военным кавалерам заплечный
бой из нутра через водоток выводил.
Тут по утрам
шла солдатская муштра и палочный
бой — самые ранние картины, которые я видел наблюдал чаще всего прочего.
Наконец вышли мы с дяденькой наружу за ворота и
пошли. Что такое с нами подлеты двумя могут сделать? Маменька с тетенькой, известно, домоседки и не знают того, что я один по десяти человек на один кулак колотил в
бою. Да и дяденька еще, хоть и пожилой человек, а тоже за себя постоять могут.
Меж тем как в дальнем я краю
Искал в
боях конца иль
славы,
Сластолюбивый и лукавый,
Он сердце девы молодой
Опутал сетью роковой.
— Ничего не поделаешь, батенька. Привык в
боях. Кто на войне не был, богу не маливался. Знаете? Прекрасная русская поговорка. Там, голубчик, поневоле научишься молиться. Бывало,
идешь на позицию — пули визжат, шрапнель, гранаты… эти самые проклятые шимозы… но ничего не поделаешь — долг, присяга —
идешь! А сам читаешь про себя: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси…»
Мой сын
Тобой убит. Судьба другого сына
Послала мне — его я принимаю!
Димитрием его зову! Приди,
Приди ко мне, воскресший мой Димитрий!
Приди убийцу свергнуть твоего!
Да, он придет! Он близко, близко — вижу,
Победные его уж блещут стяги —
Он под Москвой — пред именем его
Отверзлися кремлевские ворота —
Без
бою он вступает в город свой —
Народный плеск я слышу — льются слезы —
Димитрий царь! И к конскому хвосту
Примкнутого тебя, его убийцу,
Влекут на казнь!
Алексей. Молчать! Так вот-с. Если бы вы все сейчас, вот при этих условиях вынесли бы постановление защищать… что? кого?.. одним словом,
идти в
бой — я вас не поведу, потому что в балагане я не участвую, тем более что за этот балаган заплатите своей кровью и совершенно бессмысленно вы все!
Мышлаевский. Тихо, вежливо
идут. И без всякого
боя!
Алексей. Да… Очень я был бы хорош, если бы
пошел в
бой с таким составом, который мне
послал Господь Бог в вашем лице. Но, господа, то, что простительно юноше-добровольцу, непростительно (третьему офицеру) вам, господин поручик! Я думал, что каждый из вас поймет, что случилось несчастье, что у командира вашего язык не поворачивается сообщить позорные вещи. Но вы недогадливы. Кого вы желаете защищать? Ответьте мне.
Тебя Господь своим сподобил чудом;
Иди же смело в
бой, избранник Божий!
И нас возьми! Авось вернется время,
Когда царям мы царства покоряли,
В незнаемые страны заходили,
Край видели земли, перед глазами
Земля морским отоком завершалась
И выл сердито море-окиян.
Довольно бражничать! Теперь есть дело:
Точить оружие, в поход сбираться!
Иди на смертный
бой! Ты сила, и я, Орлов, сила, — ну, кто кого? Придушил бы я её и сам бы лёг… Крест надо мной в поле и надпись: «Григорий Андреев Орлов… Освободил Россию от холеры». Больше ничего не надо…
В гостиной есть диван и круглый стол
На витых ножках, вражеской рукою
Исчерченный; но час их не пришел, —
Они гниют незримо, лишь порою
Скользит по ним играющий Эол
Или еще крыло жилиц развалин —
Летучей мыши. Жалок и печален
Исчезнувших пришельцев гордый след.
Вот сабель их рубцы, а их уж нет:
Один в
бою упал на штык кровавый,
Другой в слезах без гроба и без
славы.
Дело
шло при непрерывном и неудержимом смехе всех свидетелей и участников
боя.
Погиб без
славы, не в
бою,
Как зверь лесной, — врага не зная...
Луна сильно светила и озаряла гору, за которою
шел бой.